Окаянный дом - Стасс Бабицкий
— Это несложно вычислить. Когда все иные варианты исключены, то правильным будет последний, пусть он и кажется невероятным, — Мармеладов ухватился за недавние слова. — Так, говорите, наложницы рыдают? Это вы сообщили им об убийстве?
— Я?! — Азугар-хан брезгливо поморщился. — Я с этими… Словом не обмолвился. Просто заглянул в комнату, убедиться, что все на месте.
— Отчего же они рыдают?
— Притворяются, что сильно любили принца. Впрочем, одна или две, наверное, плачут искренне.
— Но как наложницы узнали, с какой целью их всех пересчитали и заперли?
— Возможно, ассасины проговорились… О, я понимаю ваш намек! Стражи поневоле хранят молчание. Я ничего не сообщал. Севрюгин в гарем не заходил.
— Значит, слух пустила убийца! — подхватил фотограф. — Нужно спросить, от кого первого девицы узнали…
— Не выйдет, — перебил сыщик. — Вы же сами утверждали, Антон Васильевич, что в данном вопросе нельзя доверять их словам — оболгут любую. Нет, здесь куда важнее сам факт. Почему убийце выгодно пустить этот слух?
— В каком смысле — выгодно? — визирь не понимал, куда именно клонит Мармеладов и его это заметно бесило. — Выгодно, чтобы все заплакали?
— Разумеется! Только так злодейке удалось спрятаться.
— Как это? — фотограф тоже ничего не понимал.
— Пойдемте в гарем, я покажу.
— Нельзя! — взвился Азугар-хан. — Лица наложниц не может увидеть ни один чужак, а тем более иностранец. Это запрещено и даже за мимолетный взгляд сурово наказывают.
Сыщик всплеснул руками и картинно вздохнул.
— О, вечные предрассудки…
Великий визирь побагровел, — его укололи собственной шпилькой, — но моментально взял себя в руки.
— И, тем не менее, вы можете увидеть только их глаза!
— Этого вполне достаточно.
* * *Гарем напоминал закатившееся на обочину колесо. От небольшого пятачка в центре круглого зала разбегались невысокие перегородки, отделяя каморки для наложниц. Дверей не было и, чтобы хоть как-то скрыться от чужих глаз, девушки заполняли пространство кадками с цветами и фигурно подстриженными кустиками, разворачивали кресла спинками наружу, городили целые башни из пуфиков, шкатулок и книг. За этими баррикадами они и рыдали, каждая в своем закутке.
Визирь прорычал что-то на фарси и по этому сигналу пять наложниц вышли к центру. Остальных через минуту выволокли неумолимые стражники.
— Которая из них? — спросил Азугар-хан.
Женщины были удивительно похожи. Все одного роста. Фигуры как на подбор — стройные, с небольшой грудью и широкими бедрами. Одеты в светлые однотипные платья. Волосы спрятаны под конические шляпы, а лица замотаны тончайшими шарфами, вроде бы прозрачными, но черты разглядеть невозможно. Безликие, как ассасины. Они и стояли вперемешку — белые рядом с черными, словно пешки на шахматной доске.
— Которая из них? — нетерпеливо повторил визирь.
Мармеладов вглядывался в глаза — заплаканные, припухшие, красные от слез. С расширенными от страха зрачками. Он схватил лампу с ближайшего стола — хрустальный шар с пляшущим на масляном фитиле огоньком, — и поднес к лицу одной из наложниц. Та отпрянула, но сыщик успел увидеть все, что хотел. Покачал головой и перешел к другой фигуре, закутанной с головы до ног. Потом к следующей, и к следующей… Дважды возвращался к глазам цвета бирюзы, но в итоге указал на янтарные.
— Вы можете сами убедиться, господа. У всех барышень зрачки сужаются от яркого света, а у этой — нет. Она отравила принца. Но, к сожалению, я не говорю по-итальянски и не смогу задать главный вопрос…
— Зрачки доказывают, кто убийца? Почему? — требовательно спросил садразам. — Как все это связано?
— А мне гораздо интереснее, как вы угадали, что именно эта — итальянка? — изумился Севрюгин. — Они же все одинаковые!
— Помните, Антон Васильевич, вы упомянули зеницу ока. В тот момент мысль и мелькнула. Дикая, невероятная, но в итоге — правильная… Давайте уйдем отсюда? Вокруг слишком много ушей, а я сообщу деликатные сведения.
Визирь сделал едва заметный знак бровями. Ассасины подхватили брыкающуюся итальянку и поволокли в коридор. Увидев пятно крови на мозаичном полу, наложница перестала сопротивляться, и устало прислонилась к стене. Азугар-хан щелкнул пальцами. По его сигналу охранники вернулись обратно в гарем, чтобы отогнать от тонкой двери любительниц подслушивать.
— По описанным симптомам я заподозрил, что принца отравили белладонной. У нас в России она известна как ведьмина трава. Но каким образом яд проник в организм? Я долго не мог этого понять…
— Я и сейчас не понимаю, — проворчал визирь.
— А все потому, что расследование подобных преступлений сродни склеиванию разбитой вазы. Сначала нужно собрать все осколки. Потом повертеть в руках, чтобы увидеть, где они лучше совмещаются, а заодно убедиться, что вам не подкинули лишние фрагменты. И лишь в самом конце хватать пузырек с гуммиарабиком, — Мармеладов говорил в сторону, но при этом смотрел на итальянку. — Кокетки в Риме и Флоренции с древних времен используют настойку из белладонны, капают в глаза по капле, чтобы расширились зрачки и появился особый блеск. По капле за раз яд не опасен. Но эта женщина влила в каждый глаз не меньше чайной ложки, а потом пошла к принцу и заплакала. Уж не знаю, что она наплела — про тоску по родине или про то, что у нее тоже будет ребенок. Расчет убийцы строился на привычке Али-Мирзы целовать заплаканные девичьи щеки, и расчет этот оказался верным. Впрочем, такое количество яда в глазах — смертельная доза.
Неожиданно для всех сыщик повторил последнюю фразу по-английски и добавил на том же языке:
— Эта женщина умрет задолго до рассвета.
Наложница побледнела. Не только видимая часть лица, но и шея, плечи, кисти рук — все стало мертвенно-белым.
— О, вы испугались. Я знал, что вы говорите по-английски, иначе не сумели бы изначально общаться с принцем. Фарси без подготовки понять нереально, имей вы даже феноменальную склонность к языкам. Я много дней колесил по Персии, вслушиваясь в эти тягучие звуки, а все равно могу разобрать не больше пяти слов. Али-Мирза не знал итальянского до встречи с вами. Стало быть, остается английский. Он, как это ни прискорбно, сейчас становится главным мировым языком — на нем свободно общаются в Старом и Новом свете, вся Азия поневоле вызубрила.
Итальянка кивнула, подтверждая правоту сыщика.
